Хотя по телевизору я такого способа прощаться не видела, я была почти уверена, что позаимствован он оттуда, и была уверена, кроме того, что Рут этого не понимает. Вот почему, когда я читала на траве «Даниэля Деронда», а Рут пришла и меня рассердила, я решила, что пора ей объяснить.

Приближалась осень, и становилось прохладно. Старожилы все больше времени проводили в помещении и в целом возвращались к тому, чем занимались до лета. Но мы, недавно приехавшие из Хейлшема, по-прежнему сидели на некошеной траве, желая продлить сколько возможно то единственное занятие, какое пока что у нас здесь было. В тот день, однако, читающих на траве было, кроме меня, всего трое или четверо, и, поскольку я постаралась найти для себя спокойный уголок, точно могу сказать, что моего разговора с ней никто не слышал.

Я лежала на куске старого брезента, читала, скажу еще раз, «Даниэля Деронда» – и тут ко мне, гуляя, подошла Рут и села рядом. Взглянула на обложку моей книги и кивнула сама себе. Затем, спустя примерно минуту, она, как я и предполагала, принялась пересказывать мне сюжет. До того момента настроение у меня было отличное, и я рада была увидеть Рут, но теперь она меня раздосадовала. Раньше она тоже так поступала – и со мной пару раз, и с другими при мне. Во-первых – этот простосердечно-небрежный тон, таким она его делала, как будто искренне считала, что ей должны быть благодарны за помощь. Уже тогда, надо сказать, я начинала догадываться, что за этим стоит. В те первые месяцы мы каким-то образом пришли к мысли, что своего рода показателем состояния твоих дел в Коттеджах – хорошо ты справляешься или нет – служит количество прочитанных книг. Странновато, но что было, то было – такое у нас, недавно прибывших из Хейлшема, создалось представление. И мы нарочно вокруг всего этого напускали туману – напоминает, честно говоря, то, как мы в Хейлшеме говорили о сексе. Ходишь, скажем, и даешь всем понять, что читала одно и другое, знающе киваешь, когда при тебе упоминают, например, «Войну и мир», и общее настроение было такое, что проверять, не пускаешь ли ты пыль в глаза, никто не станет. Не забывайте, что после переезда мы очень много времени проводили вместе, и незаметно ни для кого прочесть «Войну и мир» было невозможно. Но, как и по поводу секса в Хейлшеме, действовало молчаливое соглашение, допускавшее, что существует какое-то таинственное измерение, куда мы переносимся читать все эти книги.

Это была, получается, маленькая игра, в которой мы все в той или иной мере участвовали. Но Рут зашла в ней дальше всех. Какую бы книгу кто ни читал, она всегда якобы ее уже закончила, и ей одной казалось, что хороший способ продемонстрировать свою начитанность – это пересказывать людям сюжеты книг, которые они еще не дочитали. Вот почему, когда она это начала с «Даниэлем Деронда», я, хотя книга мне не слишком нравилась, захлопнула ее, села и без всякой подготовки сказала:

– Рут, я хотела тебя спросить. Почему всякий раз, когда ты прощаешься с Томми, ты трогаешь его руку – вот так? Поняла меня?

Разумеется, она ответила, что не поняла, и я терпеливо объяснила. Выслушав, Рут пожала плечами.

– А я и не замечала за собой. Переняла, наверное, у кого-то.

Несколькими месяцами раньше я этим удовольствовалась бы – или скорее вообще не стала бы спрашивать. Но в тот день я не желала униматься и принялась втолковывать ей, что это из телесериала:

– Не стоило бы этому подражать. Если ты думаешь, что так делают там, в нормальной жизни, ты ошибаешься.

Рут, я видела, уже разозлилась, но не знала пока что, как отбиваться. Она отвела взгляд и опять пожала плечами.

– Ну и что? – сказала она. – Подумаешь, важность. Многие так прощаются.

– Ты хочешь сказать – так прощаются Крисси и Родни.

Едва я это произнесла, я поняла, что совершила ошибку. Пока я не упоминала эту пару, Рут была зажата в углу, но теперь я ее выпустила. Как в шахматах, когда снимаешь после своего хода руку с фигуры, видишь оплошность и паникуешь, потому что еще не знаешь величину бедствия, которое на себя навлекла. В глазах Рут я отчетливо увидела блеск, и когда она заговорила, тон уже был совершенно другой.

– А, так вот, значит, что беспокоит нашу бедную маленькую Кэти. Рут мало внимания на нее обращает. У Рут появились друзья постарше, и крошке сестренке теперь не с кем играть…

– Может, хватит, а?.. Во всяком случае, в настоящих семьях так не делают. Ты понятия о них не имеешь.

– А Кэти у нас – большой специалист по настоящим семьям. Снимаю шляпу. Но я ведь не ошиблась, согласись. Ты еще не выкинула это из головы. Мы, хейлшемские, должны, по-твоему, держаться вместе, отдельной сплоченной компанией, и никаких новых друзей заводить не имеем права.

– Я ничего такого не говорила. Я говорила про Крисси и Родни. Это очень глупо выглядит – как ты все за ними повторяешь.

– Но ведь я права? Права? – наседала Рут. – Тебя огорчает, что я продвинулась, завела новых друзей. Некоторые старожилы даже по имени тебя не знают, и не они в этом виноваты. Ты ни с кем, кроме хейлшемских, не разговариваешь. Но с какой стати я буду все время водить тебя за руку? Мы почти два месяца уже здесь.

Я не клюнула – продолжала свое:

– Я не о себе говорю и не о Хейлшеме, а о том, что ты все время ставишь Томми в трудное положение. Я наблюдала, ты несколько раз так делала за одну эту неделю. Уходишь, бросаешь его, и он как потерянный. Это нечестно! Ведь вы пара с Томми. И это значит, что о нем ты должна думать в первую очередь.

– Совершенно верно, Кэти, мы действительно пара. И раз уж ты в это решила влезть, я тебе скажу. Мы говорили с Томми и согласились, что если ему иногда неохота чем-нибудь заниматься с Крисси и Родни – вольному воля. Не готов он к чему-то – принуждать его я не собираюсь. Но мы договорились еще, что меня он удерживать не будет. Вот так. А твоей заботой о нем я очень тронута.

Потом, совсем другим тоном, она добавила:

– Между прочим, должна поправиться. По крайней мере, с некоторыми старожилами ты, по-моему, дружбу завела.

Она посмотрела на меня изучающе – и рассмеялась, словно бы говоря:

«Но ведь мы по-прежнему подруги, да?» Я, однако, в ее последнем замечании ничего смешного не увидела. Взяла книгу и ушла, не говоря ни слова.

Глава 11

Надо объяснить, почему меня так задело это высказывание Рут. Те первые месяцы в Коттеджах были странным периодом нашей дружбы. Из-за каких только мелочей мы не ссорились! И в то же время мы были откровеннее друг с другом, чем когда-либо. Прежде всего вспоминаются эти разговоры один на один, обычно перед сном в Черном амбаре, наверху, в моей комнате. Вы можете, конечно, назвать это пережитком наших разговоров после отбоя в хейлшемской спальне. Так или иначе, сколько бы я и Рут ни ругались днем, наступает вечер – и мы сидим бок о бок на моем матрасе, прихлебываем горячий чай и делимся задушевными переживаниями по поводу нашей новой жизни. Ничего подобного раньше у нас не бывало. Эти излияния, да и сама наша дружба в то время были возможны благодаря тому, что каждая из нас знала: ко всему сказанному в эти минуты другая отнесется бережно и уважительно, не обманет доверия и, как бы мы ни цапались потом, не использует услышанное как оружие. Между нами было четкое, хоть и ни разу не высказанное вслух соглашение на этот счет, и до разговора, начавшегося с «Даниэля Деронда», ни одна из нас даже близко не подошла к тому, чтобы его нарушить. Вот почему, когда Рут произнесла эту фразу про мои отношения с некоторыми старожилами, я не просто рассердилась. Я восприняла это как предательство. Потому что было совершенно ясно, на что она намекает: на одно мое вечернее признание о сексуальных делах.

В Коттеджах, как вы, наверное, себе представляете, секс отличался от того, что было в Хейлшеме. Он был теперь гораздо более непосредственным – более «взрослым», что ли. Никто не сплетничал и не хихикал по поводу того, кто, когда и с кем. Если вдруг становилось известно, что у парня с девушкой что-то было, никто не пускался в догадки, будут они постоянной парой или нет. И если новая пара возникала, никто не говорил об этом точно бог знает о каком событии. Люди спокойно это принимали, вот и все, просто теперь, упоминая одного, упоминали и другого: «Крисси и Родни», «Рут и Томми». Если кто-то хотел заняться сексом с тобой, это тоже проявлялось куда более непосредственно. Парень просто подходил и спрашивал, не хочешь ли ты «для разнообразия» переночевать у него в комнате, что-нибудь в этом роде, ничего такого особенного. Иногда это означало, что он хочет составить с тобой пару, иногда дело ограничивалось одной ночью.